Уважаемый листик, раз уж вы теперь листик - ну и будьте листиком, что ж вы. Что вы противитесь ветерку, вам же нравится, вы же - как бы так выразиться...ну листик вы, в общем. На ветке висите и колышетесь.
Было мне как-то сказано, что я одуванчик: это было к тому, что я худая и тонкая и надо кушать, но одуванчик же тоже колышется, а потом разлетается - вот и разлечусь. Это мрачный исход событий. Сконцентрироваться если на множественности этих парашютиков - что ж, зеркало и зеркало зеркала, ну да это давно известно. Хотя: я ж неповоротлива и вылита словно в форму - защита, полагаю, знаю же, как легко разлететься.
Я не знаю и не понимаю, что делать, когда вижу этот идеализм-максимализм - особенно, когда он так выразительно нежизнеспособен (точнее, жизнь при нем - и ладно бы моя): недоумение и бессилие. И то ли идти в противоборство, то ли ждать.
Ну вспомни себя в тринадцать лет: ты ощущала невидимые нити на расстоянии двух метров, делала заявления, которые не в силах расхлебать до сих пор, изводила себя за десять дней, представляя как все скалы Греции накинутся на милого друга. Плакала, задевалась, от того что интонация пошла вверх на два тона, а не на полтора - и это определенно что-то значит. Пыталась проникнуть в документацию, пока не покусали.
Утрирую, но.
Так уж вышло, так уж повезло, что невидимые нити перестали чудиться - по крайней мере, о них не принято говорить и мыслить: потому что какие к черту нити, когда столько времени. И любопытство, граничащее с отсутствием этики, тоже кануло.
А еще почти два десятка лет с Катериной Юрьевной: опыт длительного взаимодействия. Переношу его - принципы, так скажем - на всё подряд. Но везло-то не всем, кто-то запутался в этих нитях и зрит незримое, как будто если не зреть - исчезнет.
На самом деле, вспомни вот еще что. Про нервы. Тут я даже теряюсь в том, что конкретно надо вспомнить. Ну вспомни эпизодов пять, больше не надо - расстроишься.
Это к вопросу о бревне в глазу.
И да - впрочем-то, вы тоже не особо жизнеспособны, листик.
Что делать, все равно не понятно.