Родители переехали; всё; а ведь я никогда не смогу назвать эту новую квартиру своей.
Что там? Отделение, отмежевание?
Если у меня все нормально пойдет с учениками, то я буду иметь доход, которого мне будет хватать не только на еду. Как-то это странно, что ты большой, что надо зарабатывать какие-то деньги, что-то делать, как-то жить. Как вот жить? У меня голова пустая от болезни, поэтому я тем более не знаю.
И вот еще. У меня всё слезы наворачиваются, когда я смотрю на малиновый мед и на всё, что мне принесли - потому что всю мою юность была идея какого-то отношения-в-себе, внешней грубоватости, шуточек, и не было такой внешней деятельной заботы. С родителями тоже: прохладно-деловые отношения. Мне странно, что можно встречать человека не потому, что у него тяжелые вещи, а просто так. Что вот так можно прийти с лекарствами и едой, к сравнительно легко болеющему - не то что же я пластом лежу, сама бы дошла, если б надо было. С трудом принимаю заботу, начинаю плакать, не знаю, что делать, и не знаю, как заботиться самой. Что было в противоположных ситуациях? Вот в том году я сварила литр морса и притащила его в стеклянной бутылке в консерваторию - но это что-то нелепое; имбирный чай, кофе в термосе, я не знаю, все как-то мелко.
Я очень пессимистична в своей простуде, но я хочу плакать и обниматься. И понять, что мне делать, как выражать нежность по-человечески, я вроде бы изъяла демонстративную черту и хамовитую черту, но я не знаю, не знаю.